Читать книгу "Как выжить среди принцесс  - Шимун Врочек"

Василиса родилась в Нижневартовске. В 2004 году Вартовск был гораздо более благодатным местом для рожениц, чем Москва. Когда мы улетали, в Москве была серость, мрак и слякоть, а в Вартовске – бело и чисто, и с темного неба падал мягкий красивый снег, как в сказке.

Зима на Севере – солнечное время. Минус тридцать – и воздух звонкий и радостный, словно красный резиновый мяч. Снег бодро хрустит под ногами.

Лариса ушла в женскую консультацию в «Мать и дитя» и вернулась через несколько часов в восхищении. «Здесь все для людей, – сказала она. – Представляешь?» Оказалось, то, что в Москве роженицы выбивали у хмурой усталой медсестры или делали за деньги, в Вартовске давали бесплатно и с улыбкой. Занятия, тренинги, массажи, дыхательные гимнастики, кислородные коктейли и прочее, прочее, прочее. «И многие беременные отказываются, – удивлялась жена. – Что-то мне не хочется, говорят они». Жена была в шоке. Лариса за год стала почти московским человеком, а московский человек не переносит не взятой халявы. Ему это хуже чесотки.

Жена записалась везде. Три дня она ходила в консультацию, как на работу. С утра до вечера. Возвращалась усталая, умиротворенная и наговоренная.

«Ля-ля-ля» – важнейший элемент женской терапии.

На четвертый день я удивился, обнаружив жену дома.

– А тебе разве не надо на гимнастику? – спросил я осторожно.

Жена расслабленно потянулась.

– Что-то не хочется, – с ленцой произнесла она.

Я вздохнул. Северный человек вернулся.

Вартовск, особенно в то время, гораздо более расслабленное место, чем Москва.

Через месяц после рождения Василисы мы отправились в поликлинику на обязательный осмотр. Вес, рост, рефлексы.

И тут я обнаружил, что в Нижневартовске демографический бум. То есть я и раньше подозревал, что с рождаемостью в нефтяном городе неплохо, но тут увидел воочию. У поликлиники яблоку некуда было упасть. Столько машин я видел только в пробке на МКАД или в кино про Токио и Годзиллу. И все пытались припарковаться, на улице минус сорок. С трудом протолкавшись до входа, я высадил жену с маленькой Василисой в переноске.

– Заходите, я вас догоню, – легкомысленно сказал я.

И поехал искать парковочное место.

Прошло двадцать минут. Когда я забежал в поликлинику, жена с Василисой уже поднялись наверх. Я разделся в гардеробе, растер ладонями пластилиновое от мороза лицо и пошел искать своих.

Младенцы были везде. И повсюду. Разноголосый ор-плач-тихо-тихо-маленький-чмоканье звучал настолько плотно, что я не слышал собственных мыслей. Видимо, примерно так выглядит грудничковый день в аду. Или в опере. Фальцеты, теноры, контр-теноры, первые сопрано. И приглушенное агуканье мамочек. Иногда мне попадались одинокие отцы, растерянные, оглушенные, словно солдаты Первой мировой, потерявшие родную часть во время ночного отступления…

Я ткнулся в одну сторону, в другую… Моих не было. У двери каждого кабинета были мамочки с младенцами. В какой кабинет вошли мои? Загадка.

Я стоял посреди коридора и моргал. Все было бесполезно.

И вдруг…

В пространство высоких голосов врезался мощный низкий «Раммштайн» – и рассек их, словно ледокол. Я узнал бы этот тембр из тысячи…

Моя!

Звук шел сверху. Я пробежался на третий этаж, пошел на звук… Звук вдруг оказался за спиной. Я повернулся на сто восемьдесят, решительно открыл дверь кабинета (мамочки у дверей смотрели на меня как на инопланетянина) и…

Не ошибся.

В кабинете на руках жены голосила крошечная Василиса. Жена увидела меня и замученно обрадовалась. Василиса вдруг замолчала и только смотрела вокруг внимательными голубыми глазами. Тишина казалась оглушительной.

– Как ты нас нашел? – спросила жена. – Это наш папа, – пояснила она зачем-то доктору.

– Легко.

Пожилая врач в белом халате поморщилась, с трудом зевнула, чтобы снять заложенность с ушей.

– Ну и ну. Певицей будет, – сказала врач.

– Алла бирса, – сказала жена.

– Что?

– Дай бог, – сказала жена. У нее тысячи примет. – Скажите: дай бог.

– Дай бог, – послушно сказала врач и постучала по столу. Видимо, она уже привыкла к таким просьбам.

Я кивнул. Василиса широко зевнула и нахмурилась…

Сейчас девице тринадцать лет, она играет в музыкальном театре, поет в хоре и собирается стать журналисткой. У нее первое сопрано. А еще она любит лошадей. Что из этого выйдет? Не знаю. «На все воля Аллаха», как говорит теща.

Уфалла!

154. Письма издалека

«У хомяка же задача в духе Иисуса – показать детям смерть». (с) Линор Горалик

Смешно и грустно.

Василиса была еще совсем маленькая, когда умер наш кот Фунтик. Мы ей сказали, что Фунтик уехал очень далеко, к своей маме в гости. Ему там хорошо, и вернется он не скоро. Зря мы так сделали. И Василиса его много лет ждала обратно, писала ему письма, ждала ответного письма от него. «Фунтик, приезжай, я по тебе сильно соскучилась. Почему ты не приезжаешь? Ты на меня обиделся? Я нарисовала тебе рисунок». Это был нам урок. Мне урок. Похороны нужны не мертвым, они нужны живым – чтобы попрощаться и отпустить своих любимых. Они все равно будут жить в нашем сердце. Как Василисины песчанки Бублик, Джерри и Бурундук. Как мой отец. Как Ларисин папа. Как мой дед Гоша. Как Фунтик.

Это был мой любимый кот.

155. Имя для кошки

У нашей кошки настоящее имя жутко длинное и благородное, что-то там Александра Серафина Вирджиния Медичи Бурбон Лукашенко Гогенцоллер. Надо посмотреть в паспорте, забыл уже. Породистая, красивая. Но как мы ее привезли, в тот же день она стала Фифой. Ее так окрестила Василиса, когда холеная кошачья аристократия сидела за холодильником и орала, что не любит нас всех и верните меня в питомник, мизерабли. Ничего, поорала, поорала и смирилась. Всего-то два дня прошло. Жрать захочешь, выйдешь. Чай, не Букингемский дворец.

Фифа у нас недотрога, отбивается сразу, причем когтями – а иначе давно бы затискали. Британцы плюшевые, с круглыми щечками. Только отвратительный характер спасает их от человеческой нежности.

А это дневник кошки Фифы, который от ее имени пишет Василиса. День первый (вы помните про понедельники?):

ДНЕВНИК ФИФЫ / КОШАЧИЙ ДОЗОР

Понедельник

Темно. Что-то шуршит в комнате. Хорошо, кормильцы уже спят, не тискают, не обнимают. Пора осмотреть свои владения. Прохожу мимо своего трона (коробки). Все спокойно. Комната. Кормилец не спит, работает. А я тоже на работе. Хожу проверяю все. Интересно, а все кошки тоже работают? Ну это еще ничего. Вот когда кормильцы уезжают куда-то, тут глаз нельзя сомкнуть. Все ходишь да смотришь, на месте ли все. Захожу. Прилягу на ковер. Зеваю! Пора спать.